Книга под крышами парижа читать онлайн

Общей у нас была лишь основа натуры, характерная для Козерога. Вот несколько различных типов Козерога, которые он приводит: Позволю себе добавить еще несколько общих качеств, свойственных им согласно Морикану:. Любят одиночество, всяческие загадки, созерцательны. Глубоки, но тяжелы на подъем. Раскрываются медленно и с трудом. Пользуются всеми возможностями, дабы копить и продвигаться вперед. Предрасположены к изучению сложных и абстрактных вещей.

От него исходил какой-то запах, снова и снова напоминающий о себе, как я с этим ни бился. Смесь лавровишневой воды, мокрого пепла и tabac gris [1] с неуловимым ароматом изысканной парфюмерии. Позднее эти ингредиенты сольются в один безошибочно узнаваемый дух — в запах смерти.

Помню, что я сознательно изгнал данную мысль из головы, заменив ее расплывчатой идейкой насчет интеллекта под знаком вопроса. Что сам я представлял собой для него в те начальные дни, остается в области моих догадок. Он не знал моих писаний, за исключением нескольких переведенных фрагментов, появлявшихся во французской периодике.

Во внешности его было что-то от мага. Довольно высокий, ладно скроенный, широкоплечий, массивный, с неторопливыми движениями, он мог сойти за выходца из племени американских индейцев. Ему нравилось думать, как он позднее признавался, что между именем Морикан и могиканами есть какая-то связь. В горькие минуты его лицо принимало несколько нелепое выражение, как будто он и вправду отождествлял себя с последним из могикан.

У меня не было средств, чтобы гарантировать ему ежедневное трехразовое питание, но я мог довольно часто закидывать ему в пасть съестное, что и делал. Иногда я приглашал его куда-нибудь отобедать или поужинать; чаще я приглашал его к себе на квартиру, где готовил по мере возможности обильно и вкусно.

По виду, с которым он обозрел меню, я понял, что он мелочен и привередлив. Во время еды он не переставая говорил, что отнюдь не мешало ему наслаждаться пищей. Но это был разговор, который не только не способствует принятию пищи, а вызывает несварение желудка.

У него была одна очень женская черта, в которой был свой шарм, но которую он эксплуатировал себе же в ущерб. Он был неисправимым денди, живущим как нищий. И живущим исключительно в прошлом. Однако он был человеком многогранным, что я постепенно стал открывать для себя.

Тонкокожий, крайне восприимчивый, особенно к неприятным эманациям, он мог быть переменчивым и чувствительным, как девушка шестнадцати лет. Хотя он по преимуществу не был человеком объективным, он делал все, чтобы казаться таковым — беспристрастным и справедливым. И верным, хотя, как я чувствовал, по сути своей он был предателем. Действительно, именно это неуловимое предательство и было первым, что я в нем смутно ощутил, пусть и не имея на то никаких оснований.

Трудно сказать, сам ли настроился на подобный образ жизни или же принял его вопреки душевному складу. Он никогда не говорил о том, как бы ему хотелось жить. Он вел себя как битый-перебитый жизнью человек, который покорился своей судьбе. Как человек, принимающий наказание легче, чем улыбку фортуны.

И более того — Козерогом, хотя и другой декады. По возрасту мы разнились лишь в несколько лет. Я, несомненно, в каком-то смысле был для него стимулом. Мои природные оптимизм и беззаботность компенсировали его врожденные пессимизм и осторожность.

С Конрадом Мориканом меня познакомила Анаис Нин. Она привела его в мою студию на улице Вилла-Сёра в один из осенних дней года. Первое мое впечатление было далеко не блестящим. Человек этот показался мне мрачным морализатором и самодовольным эгоцентриком. От всего его существа так и веяло духом фатализма. Он появился уже за полдень, так что мы, немного поболтав, отправились поесть в маленький ресторан на авеню де Орлеан.

Идут до конца благодаря настойчивости, но ступенька за ступенькой… Склонность преувеличивать важность земной жизни. Постоянны в своей привязанности и ненависти. Я цитирую эти наблюдения по нескольким причинам. За ними для читателя — для каждого по-своему — может открыться, или не открыться, нечто существенное. Он только что пережил жестокий кризис — потерю состояния. Полностью разоренный, не имеющий ни навыков, ни склонности к практической деятельности, он влачил нищенское существование.

В данное время Эдуардо был поглощен изучением аспектов Плутона, Нептуна и Урана в соединении. Он с головой ушел в историю, метафизику и биографические изыскания, откапывая материалы, подкрепляющие его интуитивные прозрения. И в конце концов он начал работать над великой темой: С Мориканом я ступил в новые воды. Он был не только астрологом и ученым, настоянным на герметической философии, но и оккультистом.

Он, конечно, знал дату моего рождения и вскоре после нашего знакомства преподнес мне мой гороскоп. Если не ошибаюсь, именно он обнаружил ошибку в часе моего рождения, имевшего место в полдень, а не в полночь, как я полагал прежде. Все наше общение шло по-французски, в котором я был не слишком силен. О чем ужасно сожалею, поскольку он был не только прирожденным рассказчиком, но и человеком с тонким слухом, человеком, который изъяснялся по-французски, как поэт.

Но она несомненно желала развязаться с ним. Анаис, конечно, знала, что я был не в состоянии поддержать его, разве что морально, но она также знала, что я бесхитростен и находчив, что у меня куча друзей и знакомых и что если я всерьез заинтересуюсь, то, возможно, придумаю, как помочь ему хотя бы на какое-то время. Само собой, с моей точки зрения, перво-наперво надо было позаботиться, чтобы этот бедный дьявол ел более регулярно и вдосталь.

Я был искренен и откровенен — он сдержан и рассудителен. Я был склонен куститься во все стороны — он же, напротив, сузил круг своих интересов и сосредоточился на них всем своим существом. Он, как истинный француз, был рассудочен и логичен, я же зачастую противоречил себе и срывался с якорей.

Живут сразу на нескольких уровнях. Могут одновременно держать в голове несколько разных мыслей. Для первой декады — я родился 26 декабря — он дает следующее:. Ради успеха способны на многое.

Экспатриант из Бруклина, франкофил, бродяга, еще только начинающий писатель, наивный энтузиаст, впитывающий все как губка, всем интересующийся и, похоже, без руля и ветрил. Такой вот мой образ того периода сохранился в моей памяти. Но прежде всего я был существом стадным. Чего за ним никогда не водилось.

На завтрак он выпивал в своей комнате чашечку кофе с рогаликами и часто — то же самое на ужин, и никакого там обеда в промежутке. Анаис ему послал Бог. Она помогала ему скромными суммами, которые только могла себе позволить. Но были и другие люди, собственно немало, которым она также содействовала. О чем Морикан никогда не догадывался, так это о том, что, представляя его мне, Анаис надеялась сбросить часть своей ноши. Она делала это мягко, тактично, осторожно, как все, что она делала.

Неудивительно, что он, почти всегда полуголодный, под конец трапезы пьянел. Пьянел не от вина, хотя выпивал немало, а от еды — еды, которую его ослабленный организм не мог усваивать в таких количествах. Горькая ирония заключалась в том — как хорошо я понимал это!

В такие мгновения его квадратная голова с высокими скулами, его апатия и флегма сообщали ему образ снедаемого муками гранита. По существу же он был натурой беспокойной, нервной, капризной и с железной волей. Раз и навсегда приняв для себя привычный ритм будней, он вел строгую жизнь отшельника или аскета.

И прежде всего человеком, который любил оттенки и нюансы! Когда бы мы ни встречались, я испытывал двойное удовольствие — от получения новых знаний не только по астрологии и от музицирования, потому что для него язык был все равно что инструмент для музыканта. Не говоря уже о захватывающих дух анекдотах из личной жизни знаменитостей, которых я знал только по книгам. Короче, я был идеальным слушателем. В общем и целом, я, должно быть, представлял собой в его глазах довольно странную тварь.

Я и до Морикана был уже знаком с астрологическими кругами. И в Эдуардо Санчесе, кузене Анаис Нин, нашел человека огромной эрудиции, который по совету своего психоаналитика занялся астрологией, так сказать, терапевтически. Эдуардо часто напоминал мне дождевого червя — как считается, одно из самых полезных созданий божьих. Его способность к приему и усвоению пищи была поразительной. Как и у червя, его труды были прежде всего к выгоде других, а не к своей собственной.

Ходьба, чтобы изгнать духов.

Как знаком, как хорошо знаком был мне этот нелепый до смешного аспект его испытаний! Ходьба на пустой желудок, ходьба на полный желудок, ходьба для переваривания пищи, ходьба в поисках пищи — ходьба, потому что это единственное развлечение, которое может тебе позволить твой кошелек, как обнаружил Бальзак, когда он приехал в Париж.